Форум » АРХИВ ОТЫГРЫШЕЙ » the losing game; 16.07.13 - [ЗАВЕРШЕН] » Ответить

the losing game; 16.07.13 - [ЗАВЕРШЕН]

Chase Monaghan: Игроки квеста: Ingrid Magnussen & Chase Monaghan. Место событий: основное здание НЭШБ в центре Вашингтона. Краткое описание сюжета: даже когда гонка с прошлым подошла к концу, его эхо по-прежнему неизбежно. Чейс знает об этом. Все это его старания.

Ответов - 5

Chase Monaghan: внешний вид: белая футболка с принтом американского флага, темная джинсовая крутка, голубые джинсы, разношенные nike'и. На одежде мокрые разводы и следы плохо смытой крови. Чуть бледноват, чуть растрепан.Он отмахивается от Бетт и ее беспокойных глаз, потирая костяшки пальцев, чем только размазывает по ним незапекшуюся кровь, и подмигивает знакомой из отдела поиска мутантов, которая отправляет ему брезгливый взгляд в коридоре. Ему правда не нужна помощь, тем более медицинская, тем более, когда он говорит, что «все в порядке». И, да, он всегда говорит, что с ним «все в порядке», но сейчас он правда имеет это в виду. Поэтому он просто сбегает от назойливых взглядов в уборную, чтобы потратить n-ное время на то, чтобы смыть собственную кровь с любимой футболки и незатянувшейся кожи на предплечьях и тыльных сторонах ладоней, умыть лицо ледяной водой и сделать несколько огромных глотков прямо из под крана. Только бы отделаться от нельстящего ему в такие моменты внимания. Операция прошла успешно, малой кровью, по большей части его собственной – неизбежная плата за устрашающие костяные шипы, которые разрезают плоть моментально и практически безболезненно. Ну, по крайней мере его собственную плоть. За чужую он не ручается, да сегодня и не пришлось. Встречаясь с собственным отражением глазами, он замирает, стараясь узнать этого побледневшего человека по ту сторону зеркала. Этот парень устал. Морщины вокруг глаз ни чуть его не красят а щетина на щеках скоро получит повышение до статуса бороды. С этим надо что-то делать. Ему вообще надо что-то с собой делать, но так считает Бетт, и пока Чейс может сопротивляться, он будет этим заниматься. Черт с ним, с большим благом. Из вредности можно сделать свою жизнь хоть чуть-чуть веселее. Выглядя немногим лучше, чем перед походом в уборную, Монахан облегченно вздыхает, не встретив Бетт на пластиковом стуле напротив. Она знает, когда можно и когда нужно оставить Чейса одного и он невероятно благодарен ей за полученное личное пространство. Эта простая операция осташаяся за плечами - его входной билет к большим, ответственным.. в общем, настоящим делам организации. Ему не нужно быть гением, чтобы понять, что последние полтора года его взвешивали, измеряли, тестировали, проверяли и просто откровенно не доверяли. Не то чтобы Монахан хотел их за что-то осудить, нет, он понимает с чего все эти предосторожности, но поворчать на тему собственноручно запятнанной репутации, пускай даже про себя, ему никогда не поздно и не мало. В общем, как и воспользоваться ей в свое благо и удовольствие. В приемной начальства тихо и пусто, секретарь занята разговором по телефону и кивает в ответ на вопросительный взгляд Чейса в сторону двери в кабинет главы отдела, явно не вспомнив о том, что там занято. Потому что дважды стукнув в дверь и войдя внутрь, Монахан замирает, при виде ни кого иного, как Ингрид, поспешно сообщает, что подождет снаружи и убирается долой с поля зрения ненаигранно удивленной Магнуссен. И он чувствует себя маленьким, несмышленым ребенком, не в попад улыбнувшись самому себе. Он не встречал ее в этом здании положительно никогда и думал, что вся эта тема «твоя бывшая работает на НЭШБ» было простой уловкой, чтобы затащить очередной кадр в организацию, но, нет, оказывается эта информация была верна. Только Чейс оказался к этому не готов. Он дожидается приближающихся голосов за пределами приемной, прислонившись спиной к выкрашенный в «успокаивающий» цвет стене, которая не приносит ему желаемого умиротворения и с трудом может оторвать глаза от Ингрид, когда босс заявляет ему, что встречу прийдется перенести, потому что где-то случилось столько до такой-то степени неотложное.. в общем, он не слышит ни слова, но кивает и соглашается со всеми предложениями по поводу переноса не задумываясь. Когда они с Магнуссен остаются наедине, Монахан опускает глаза в пол, инстинктивно опуская рукава куртки и пряча ладони в карманы, растерянно улыбнувшись девушке своей мечты, безмолвно извиняясь за свой внешний вид. - Прости, что прервал вас, - зачем-то говорит Чейс, чувствуя необходимость сказать хоть что-то, - я не знал, что вы заняты, и.. так вышло. Он поднимает на нее глаза и пожимает плечами. Не так давно она обещала с ним встретиться. Видимо этому обещанию было суждено исполниться, хотела Ингрид того или нет.

Ingrid Magnussen: внешний вид: обыкновенная серая рубашка; черные джинсы; белые кеды; В последнее время нет желания делать хоть что-либо, - неважно «что», просто не хочется и всё тут. Ингрид ловит себя на мысли о том, что она порой даже и не слушает своих коллег, которые яро обсуждают происходящее в городе, и впервые за все эти годы ей хочется сказать, что она устала. Устала быть сильной, устала воевать «непонятно с кем», защищать «непонятно кого», и что ей бы хотелось взять отпуск и отлежаться в своей постели недельку, а может две. Магнуссен не думала о том чтоб уехать куда-нибудь, хотя, это могло быть очень разумным решением, но сил не было на это. Хотелось просто лежать пластом и не обращать внимание, как день сменяет ночь, и так по кругу. Она устала, она правда устала, и окружающие уже начали это замечать. Будучи достаточно гордой особой, женщина не собиралась признаваться в этом, поэтому на предложение «может тебе взять выходной?» отвечала коротким «нет, всё нормально». Но это не было «нормально», и она сама прекрасно это знала. После встречи с Чейсом, весь мир перевернулся и надо было как-то собрать себя заново и продолжать жить именно так, как она жила до этого. А как она жила? Просыпалась и засыпала с мыслями о той ночи, которая навсегда изменила её жизнь, и порой даже кричала во сне, ощущая настолько явную кровь на своей коже, что не могла справиться с собой. Кошмары стали ещё более частым явлением в жизни Магнуссен после встречи с Чейсом, так как женщина просто не могла перестать думать о нём. Магнуссен устало кивала на всё, что говорил ей босс – перечить не было смысла. Впрочем, разговор был самым обычным, поэтому особой концентрации на сей раз не требовал, и женщина не вникала в суть сказанных слов. Когда дверь приоткрылась, Ингрид даже и не собиралась поворачиваться, еслиб не увидела краем глаза светловолосую макушку, что заставило её в ужасе посмотреть на Чейса. Тот был удивлен не меньше и быстренько вышел из кабинета. Тем временем Ингрид надеялась, что у неё не случится сердечный приступ прямо здесь, в кабинете своего начальника. Слава Богам, кто-то позвонил боссу, и он сказал, что разговор они продолжат позже, поэтому направился вместе с ней в сторону выхода. Ингрид больше всего на свете хотела провалиться сквозь землю, только почему-то этого не случилось. В тот вечер она обещала себе, что больше не потревожит Его израненное сердце своим появлением. Кто-то скажет, что десять лет – огромный срок, особенно если учесть, что они были влюблены будучи наивными подростками, но нет. Магнуссен до сих пор его любила, и не переставала любить за все эти годы, поэтому она не вышла замуж, поэтому у неё был один единственный друг, поэтому... она была одна. Но она сама выбрала этот путь. Сама поставила крест на своей личной жизни, которая вновь приняла черно-белые оттенки и лишь ночами она видела красочные сны, где светловолосый паренек целовал маленькую художницу. Она не могла больше тревожить его. Чейс полностью заслужил спокойную жизнь, но не с ней, так как она не только была живым напоминанием того ужаса, что ему пришлось пережить, но и причиной того, что тогда случилось. Ингрид нервно кашлянула выйдя из кабинета и проводила взглядом своего начальника, после чего перевела взгляд на Монахана, который стоял в окровавленной рубашке. Да, он был взрослым мужчиной, но почему-то, сейчас Ингрид видела того самого мальчишку, что когда-то выпачкал свои руки в крови из-за неё... -Ничего, - получилось как-то слишком сдержанно. По улыбке Чейса стало ясно, что он более-менее цел, поэтому Магнуссен удержалась от того чтоб не подойти к нему поближе, и не убедиться в том, что он цел. –Я не знала, что ты здесь работаешь... – что могло означать лишь то, что Монахан тоже был «не таким как все», и осознание этого огорчило женщину. Хотя бы без каких-то способностей ему можно было бы пожить... -И давно ты тут? – спросила Ингрид, - В отделе, - уточнила она, слыша своё учащенное сердцебиение в ушах, и понимая, что судьба вновь и вновь насмехается над ней. Она не хотела встречаться с ним. Точнее нет, не так. Она не должна была встречаться с ним потому, что она – его прошлое, а он должен смотреть только в будущее. Но судьба-злодейка не хотела отчитываться перед ними, поэтому и приходилось пить эту желчь по глоткам.

Chase Monaghan: Ему все еще чертовски горько за Них. Это была прекрасная история, которую Монахан когда-нибудь кому-нибудь расскажет, только бы перестать цепляться за нее и ревностно охранять в своей памяти, как тот самый «камень номер один», с которого начинается любая истина. И пускай Они уже дело дней давно минувших, нет уже той любви (с чем в глубине души Чейс не согласится, как бы не хотел «пережить и идти дальше»), нет уже тех подростнов, которые безвозвратно выросли, но он все равно не может отпустить из своих пальцев то последнее, что у него осталось от Них и от Нее. И это все. - Да, я тут как тень отца Гамлета, - Чейс неопределенно кивает, усмехаясь, - мне здесь все еще не доверяют. Не так чтобы я не понимал причины.. сам себя бы предложил проверить перед чем-то значительным, - он опускает причины, потому что обоим они очевидны, поэтому Монахан просто улыбается Ингрид, предлагая этим не придавать такого значения его словам, - уже где-то год. Так что большие операции только предстоят. Он кивает одному из коллег, поприветствовавших их с Магнуссен, проходя мимо, и некоторое время сохраняет тишину, глядя на свою собеседницу. Может быть она и не была готова к этой встрече (по крайней мере судя по удивлению в ее глазах там, в кабинете, это было очевидно), но сейчас она могла совладать с собой и даже поддержать разговор на отвлеченную тему. Это уже прогресс. - У тебя, надеюсь, нет никаких проблем? – не смотря на все невысказанные «но», в этот раз разговор кажется менее натянутым, хотя напряжение никто не отменял. И Чейс может искренне улыбнуться, чуть качая головой и подбирая слова, чтобы перефразировать свой вопрос, - я имею в виду.. ну.. ты у начальства не из-за чего-то такого? И тут до него доходит. Словно снежная лавина сходит на него из ниоткуда, хороня под ледяным песком: отрезвляя и давая ответы на незаданные вопросы: она отпустила его. Отпустила тогда, раз и навсегда. Простилась, пускай и противореча обещаниями, смогла жить дальше, занимаясь своими делами и живя своей жизнью, в которой ему совершенно нет места. Поэтому этот прогресс, которому Монахан успел порадоваться, оказывается лишь проявлением вежливости, возможно вынужденной, как поддержание разговора с коллегой. Чейс растерянно моргает, поймав себя на мысли, что еще чуть-чуть и он просто не сможет сдержать себя в руках, выпустив на волю собственные противоречивые эмоции, которые расцветали во всей палитре от «теперь она может жить спокойно» до «теперь она никогда не примет меня» и даже до «и все это сделал я сам». И все попытки найти ее неведомо зачем полтора года назад, равно как и надежда встретиться в стенах этого здания – первая причина вступления в НЭШБ казались совершенно идиотскими затеями, которые обернулись против него в одночасье. Теперь он будет вынужден видеть ее время от времени, превращая любовь своего юношества (и всей жизни, правда об этом он думать не собирается) в безмолвное напоминание о собственной самонадеянности, которая выкапает ему могилу. - Хотя, знаешь, прости, - он отмахивается, словно от наваждения, и тихо смеется, стараясь разрушить затянувшееся мгновение, - ты ясно дала понять, что не хочешь разговаривать в прошлый раз, а я тут лезу не в свое дело. Прости меня. Наверное старые привычки долго умирают. Прости. Он же не представляет, как можно жить без нее, не представляет. В свои тридцать лет он настолько привык засыпать и просыпаться с неизменными мыслями об Ингрид, что уже даже не обращает внимание на них, принимая, как должное. Монахан успел принять факт того, что время и пространство не являются преградой и помехой для их связи, а теперь будет вынужден смириться с тем, что обе эти единицы обернутся своей теневой стороной в его жизни. Поэтому Чейс делает шаг назад, проверяя эту связь и мерило на прочность, разводя руками. - В любом случае, ты тут по работе, а мне нужно.. – он закрывает глаза на мгновение, - покурить, - он набирает полную грудь воздуха и чувствует себя совершенно нелепо, поэтому вместо всех слов, он просто выдыхает, кладя раскрытую ладонь с запекшимися красными корками поверх старых шрамов на костяшках, себе на лицо, - прости. Я не хочу ставить тебя в неловкое положение и втягивать туда, где оказалась по моей.. откуда ты выбралась. Он имеет в виду все вместе и каждую маленькую деталь, которая привела их в это мгновение в эту ситуацию по отдельности. И Чейсу искренне жаль, что своей попыткой защитить Игнрид, он не только сам подписал себе приговор, но и хорошенько подпортил ей жизнь. Как говорится, хочешь как лучше, а получается, сами знаем как. Но на то, чтобы казнить себя снова и снова у него есть целая жизнь. А на то, чтобы поступить правильно и времени и сил все меньше.


Ingrid Magnussen: Он неправ. Ей хочется сказать это, но почему-то она не может произнести и слова. Ингрид смотрит на Чейса и хочет столько всего рассказать, только голос почему-то не слушается её, и она совершенно, просто до чертовски невыносимо, не может овладеть своим голосом. Женщина смотрит на Монахана и хочет рассказать о том, что всё не так, как он подумал. В какой-то момент она понимает, что ему неприятен сам факт того, что она так сильно отталкивает его от себя, но Магнуссен не имеет права поступить по-другому, поэтому когда кто-то из сотрудников проходит мимо, она даже не кивает ему в знак приветствия. Женщина всё смотрит на Чейса и хочет сказать то, что давно хотела сказать, что мучает её с той самой поры, как она проснулась после той ужасной ночи, когда стало ясно, что красные пятна на рубашке вовсе не от краски, а кровь, и непонятно чья она – её собственная или чужого ей человека. Она хочет сказать, что все эти годы видит один и тот же сон, только почему-то каждый раз поступает одинаково – набирает проклятый 911 и говорит, что человека убили. Неважно какого – хорошего или плохого. Убили человека, и в тот момент это кажется правильным, справедливым, даже если она вина всего, что случилось той ночью. Хочется сделать один единственный шаг в сторону Чейса и ухватится за его руку, просто так, без какой-то особой причины и сказать, наверное, всё сказать, но голос не слушается, и Ингрид опускает глаза. Время тянется, словно они могут простоять тут вечность, и это раздражает, как и то, что она оказывается такой слабой и не может до конца промолчать даже ради него, поэтому делая огромное усилие над собой Ингрид всё же открывает рот. -Нет, - это единственное слово звучит как спасение, как что-то слишком важное, словно им можно перечеркнуть всё то, что между ними было. Магнуссен не делает шаг в его сторону, так как боится этой близости, боится причинить ему боль, которую уже причинила. – Не говори так, не смей, - она почти хрипит, и чувствует, что вот-вот готова расплакаться не только за то потерянное время, что они провели врозь, но и за то, что её не было рядом, когда он больше всего нуждался в ней. -Ты ничего не понимаешь, - она едва усмехается, при этом отчаянно пытаясь не заплакать, - та ночь мне снится вновь и вновь, а мне бы так хотелось поступить иначе. Не потому, что я поступила неправильно, нет. Каким бы он не был человеком, он не заслуживал смерти ровно так, как ты не заслуживал становиться убийцей. – Её слова звучать очень твердо, и наконец-то Магнуссен поднимает на него глаза, - Это всё из-за меня, Чейс, - тут её голос подводит, и ясно дает о себе знать, - Я любила тебя. Я... всегда любила тебя. И я люблю тебя сейчас. Буду любить до тех пор, пока этот мир станет совсем бесцветным для меня. Возможно, это глупость, да, мы были детьми, и наша любовь была подростковой, но не для меня, - Ингрид грустно улыбается и отводит взгляд в сторону, - Я не могу простить себя. Никогда не смогу. Всё это было моей виной. Его появление в моей жизни. Та ночь. Твоё убийство. Что бы ты не говорил, это была моя вина, и я прекрасно об этом знаю, поэтому... я не имею права вмешиваться в твою жизнь, уже не имею, Чейс, ведь меня не было даже в суде! – хочется закричать об этом, проклинать себя за ту слабость, которая заставила её забиться в угол и плакать всю неделю. Она должна была быть там, она должна была! -Ну, если ты про способности, то... – она отвечает вяло и невпопад, - можно сказать, что я своего рода оружие, да у меня проявилась способность. Незадолго после того, как... – тебя посадили. Она не произносит это вслух и отводит глаза в сторону, так как ей тяжело смотреть на Чейса. Чувство вины слишком велико. -Никогда не смей винить себя, Чейс, правда, - наконец-то Ингрид смотрит в его глаза, - В моей жизни были краски только тогда, когда ты был в ней, с тех пор они исчезли. «До» и «после» тебя для меня черно-белое, но ты – лучшее, что случилось со мной, правда. И я не смогу этого изменить, даже если постараюсь. Я не смогу тебя разлюбить, даже если к моему виску приставят пистолет, вот такие вот дела, - и она честна. Магнуссен не была честна столько лет, но сейчас она честна, и это её убивает. Она должна была отступить, должна была отпустить его, так как он заслужил спокойную жизнь. Без неё. Он заслужил чтоб её не было в его жизни, чтоб она не приносила ему бед, но Ингрид не может овладеть собой, так как до сих пор любит этого человека. Глупо, по-детски и так наивно, но любит. -Если кто и виноват в этой истории, то только я, Чейс, - признается она. Где-то за её спиной слышны шаги очередного сотрудника, но Ингрид это не волнует, - Я поставила крест на тебе. На себе. На нас. Не настанет день, когда я не буду об этом сожалеть, и пусть это эгоистично. Прости меня... правда прости за то, что я всё это говорю и за то, что я так отчаянно и глупо тебя люблю... – хотелось расплакаться, но Ингрид держалась изо всех сил, сложив руки на груди и снова отвела взгляд в сторону.

Chase Monaghan: - Ты не понимаешь, - шепчет Чейс, перебивая Ингрид и стараясь не слушать ее признаний, наболевших откровений и всех слов, что рвали ее на части последние годы, - не понимаешь, - голос громче, тверже уверенее, и когда она замолкает, Монахан кладет ладони ей на шею, касаясь большими пальцами подбородка, осторожно и настойчиво, - Ингрид, послушай. Ее слова все еще эхом раздаются в его голове, сбивая с мысли, сбивая его с намеченного курса жизни и снова ломая надуманные приоритеты, на которых держалась вся его жизнь. Воспоминания нагоняют пенящейся волной самые потаенные надежды, которые, кажется, никак не дают ему вдохнуть. Поэтому он просто смотрит ей в глаза некоторое время, изучая заново, запоминая, не зная, что ему делать с собственным замершим телом и неконтролируемыми мыслями, которые душат его в обманчиво-дружественных объятиях старых, но не забытых чувств. - Я бы сделал это снова. Даже зная, что последует за этим. Слышишь, Ингрид? Не раздумывая, я бы снова сделал все также, - он осторожно растягивает губы в слабой улыбке, как в доказательство своей искренности, как в извинении за все, что срывается у него с языка, - я бы пришел в твой дом, нашел бы там тебя и избавил тебя от него, но на этот раз по своему желанию, а не по неосторожности. Его взгляд перескакивает с одного ее глаза на другой, цепляясь за расширяющиеся зрачки, за слишком яркую в этом освещении радужную оболочку, за блестящие слезы. И Чейс понимает и принимает каждое ее слово, только, увы, Магнуссен не знает, что жалеет о прошлом она совершенно зря. Потому что те эмоции, что Монахан испытал в ту ночь впервые, показали ему совершенно другую его сторону, чужую, незнакомую, опасную. Ту, которую он вынужденно принял с распростертыми объятьями за годы в клетке, и с которой не разделяет себя сейчас. Этот незнакомец вышел в свет в ту ночь. И с тех пор Чейс знает и понимает себя гораздо лучше, чем кто бы то ни было. - Я не жалею, понимаешь? Кровь всегда будет на моих руках, так вышло, и я принимаю это. Без лишних оправданий. Я сделал то, что сделать было необходимо, так или иначе, - Монахан приближается к ней, переходя на тихий шепот, потому что лишние уши здесь им не нужны. Это личное. Их прошлое, настоящее и невозможное будущее, о котором он боится думать. Он убирает прядь волос с лица Ингрид и чуть хмурится, продолжая, словно нехотя, - по крайней мере я уверен, что больше он тебя не потревожит. Чейс наклоняет голову набок не отрывая взгляда от лица Магнуссен. Они совсем другие люди, не смотря на то, что многое осталось прежним. Он по-прежнему любит ее, она говорит, что по-прежнему любит его и сейчас, кажется, что они по-прежнему вместе, не смотря на то, что при столь крошечном расстоянии между их телами, Монахан отчетливо видит зияющую острозубой пастью пропасть. - Единственное, что бы я хотел изменить той ночью - это звонок. В полицию я бы сдался сам, чтобы не травмировать тебя сильнее, - его улыбка искренняя, нежная, практически ласковая и она отдает привкусом горечи и сострадания из-за того, что эта несчастная девочка взвалила на себя груз неподъемный груз его вины, - потому что это было верное решение. Самое верное, какое только можно было принять. И Монахан принимает его целиком и полностью, разделяя его вес на всю оставшуюся жизнь, как и бурную смесь гордости и неприязни к собственному поступку, каким бы он ни был и как его не называй. Также он принимает себя таким, какой он есть, что вовсе не мешает ему смотреть на мир трезво и адекватно, меряя его по всем самым правильным единицам. И он знает, лучше всех в этом мире знает, каковы его добродетели, а каковы пороки и какую цену он платит за то, чтобы сохранять между ними тот баланс, который не дает ему превратиться в кого-то, кого он не хочет знать. - Ты понимаешь теперь? Я не тот мальчишка, в которого ты влюбилась когда-то очень давно, Ингрид. И я сам не знал этого, до той ночи, - может быть он и был им, в той, прошлой жизни, когда мир казался больше и будущее виделось в разы ярче и интереснее, но сейчас единственный, кого Чейс видит в самом себе – тот дикий незнакомец, с которым он познакомился в последнюю роковую ночь на свободе, - и ты поступила правильно, сделав тогда этот звонок. И не перезвонив после последней встречи. Потому что я не тот человек, которого хочется иметь подле себя. Поверь мне. Скользнув руками по ее плечам, он ухватывается за тонкие ладони Магнуссен, сжимая их на несколько секунд, не опуская глаз, не в силах насмотреться на нее и отвести взгляд. Для него она всегда останется той девочкой, которой ему нестерпимо хотелось подарить весь мир, чьим именем было жизненно необходимо назвать прекраснейшие закаты и рассветы, которой было важно показать самые яркие звезды и подарить чем можно больше любящих улыбок. Она будет его главной ценностью и тем самым уроком, который человек должен усвоить раз и на всю жизнь. Она всегда будет для него всем. Нужно быть дураком, чтобы не понимать этого. И нужно быть совсем безнадежным, чтобы не отдать все, за ее возможное счастье, в котором не будет ассоциаций с тем тихим ужасом, через который они прошли вместе, разбившись в прах после. Теперь он знает, почему он так отчаянно искал ее те полгода, рискуя всем, чем внезапно для себя обладал. Знает, зачем ему было так необходимо встретиться с ней, и что он должен был сказать. Она была не права, думая, что ей нужно отпустить его. Это он должен был забрать вес ее вины и дать ей возможность вздохнуть полной грудью впервые за одиннадцать лет. - Господи, как ты прекрасна, - беззвучно проговаривает Чейс, пряча за этой фразой совсем другую – те три слова, которые он повторял ей слишком часто, но все равно не достаточно. Он подносит ее ладони к своим губам и оставляет на них поцелуй, прежде чем, адресовав ей улыбку, отпустить руки Ингрид и.. сделать несколько шагов назад. Развернуться. И уйти.



полная версия страницы